Старооскольский ветеран рассказала о службе в годы войны

Валентину Николаевну Набережных ещё в девичьи годы война заставила забыть о страхе и взять в руки скальпель. Она поделилась с журналистами воспоминаниями о том времени.

«День начала войны помню хорошо. Отчим сел у открытого окна, развернул газету, читал внимательно, нахмурив брови. Детей было шестеро, и мы потихоньку, чтобы взрослым не мешать, занимались своими делами: я с сестрёнками вышивала, брат что‑то мастерил, – вспоминала Валентина Николаевна. – Заскрипела радио-тарелка. Такие тогда почти у всех в городе были. Песни по ним передавали и поздравления. Обрадовались, думали концерт послушаем. Мужской голос что‑то объявил… А мы сразу и не поняли, о чём именно. Отчим газету свернул, на край стола положил, холодно и твёрдо отрезал: «ВОЙНА». Взвыли всей улицей в один голос…»

Валентина Набережных родилась в 1922 году в Казани. Через год её отец умер.

«Мама за Рядозубова тогда вышла и ещё пять детей ему родила, – рассказала ветеран. – Отчим был строгий, бывший моряк, работал на пороховом заводе начальником охраны. Дома порядок установил армейский: подъём в шесть утра, у каждого свои обязанности: я посуду на стол ставила, сестра за хлебом бежала, и так каждый знал своё дело. Отчим меня не особо любил. Так обидно. Бывало, спрошу маму: «А почему другим жаркое дали, а мне щи, да щи?..» А она только тяжело вздыхала. Когда мне 14 лет исполнилось, отчим сказал: «Валентина выросла уже, пусть работать идёт». Устроили меня тогда в магазин полы мыть. Жили бедно, поэтому 280 рублей, что я получала, были просто спасением. Можно обувь купить, одежду мама шила сама. Одно платье на весь год. График у меня был не лёгким: днём – учёба, вечером – работа. После десяти классов поступила в институт, на врача».

Будучи студенткой Казанского мединститута, Валентина работала в пионерском лагере, затем перешла фельдшером на приём хирургических больных в поликлинику завода имени Ленина, где трудился её отчим.

«В 1943 году закончила институт и получила бронь, но война всё оборвала, – вспоминала Валентина Николаевна. – Жизнь тогда с ног на голову перевернулась: отчим стал в цеху работать. Перед выходом из дома всегда прощался, ведь там было очень опасное производство. Делали порох. Работали с эфиром и кислотой. Часто аварии случались, взрывы, много травм. Взрослых врачей на фронт забрали в госпитали, а мы, бывшие студентки, в медсанчасть на работу попали. Я днём там была, а ночью помогала в местном эвакуационном пункте. Мне платили полставки».

Работа в эвакопункте, по словам Валентины Набережных, очень сильно её изменила. Молодой девушке пришлось увидеть много страшного, тут она осознала, как ужасны последствия пребывания на фронте.

«Танкистов к нам везли обожжённых. В бинтах. Как на сковородке зажаренных, – рассказала женщина. – Закинут им фашисты гранату в кабину, не выбежать, и горели заживо. Это самые страшные раны были, что я на тот момент видела – кожа обгорела, организм заблокирован, только через рот и дышит. Бинты снимаешь, а они все присохли. С кровью и криками перевязки проходили. Мы хорошо понимали, что никто из обгоревших танкистов не выживет. Но старались всё равно. А они умирали… Никого не осталось»

Потом начались постоянные переезды по госпиталям. Сначала Валентину отправили в Камышино под Сталинград, потом Днепродзержинск, Павловск.

«Мы раненых перевязываем, а вокруг бои. У Днепра когда стояли, его немцы каждую ночь бомбили. По графику прямо с шести вечера и до утра. Благо, по понтонному мосту, что был единственной переправой, не попали, – вспоминала ветеран. – Везут нас на другой берег, а командир командует: «Ложись, девчата!» И град снарядов сверху. Пули свистят – то красные, то жёлтые, то зелёные… Кто замешкался, так рядом без дыхания и падал. Страшно было! В Измаиле, когда в Румынию через Дунай на пароходе плыли, по нам снаряд попал, много тогда народа утонуло, река очень быстрая».

В те годы временные госпитали в основном располагались в школах и дворцах культуры. Места всегда было мало. Солдат на полу укладывали штабелями.

«Их с бирками привозили. Если жёлтая – может подождать, синяя – тяжёлый, а красная – срочно под скальпель, – рассказала Валентина Николаевна. – Тридцать операционных столов работали одновременно. Мы не спали по трое суток. Отдыхали по очереди. Бывает, только приснёшь, а два положенных часа и пролетели. Одежда прямо на мне сгнила. Однажды девчонки увидели, что я униформу на голое тело надеваю и рассказали начальнику госпиталя. Вызвал и спрашивает: «А где твои вещи?» Я и призналась, что ничего у меня нет. Так он меня на склад послал и распоряжение дал, что возьму – всё моё будет».

Работа была не для слабонервных. Много ей довелось увидеть…

«Я тогда много солдат лечила с ранением в грудную клетку. Как же это страшно. У него дыра в груди с кулак. Дышать не может. Лёгкое либо расправляли, либо часть вырезали. Потом первым делом специальным клеем «Клеолом» рану обрабатывали, резиновой плёнкой герметично прикрывали, а сверху – бинты. Так хоть дышать мог, – вспоминала военврач. – Трубками выкачивали жидкость из лёгких. Эти больные постоянно кашляли кровью, причём она фонтаном в разные стороны летела – не для слабонервных. Чуть оклемался – в тыл отправляем, в опорный госпиталь на дополнительные операции. Много крови переливали. Привозили бутылки из Венгрии и Болгарии, а мы на стекло из них капнем и немного солдатской крови добавим, если она не свернулась, вливаем. И так на совместимость каждый раз проверяли. Солдаты в госпитале все с низким давлением – приходилось специальной грушей закачивать. Счёт шёл не бутылочками, а вёдрами. Качали сутками без остановки – рука немела. А если стоек не хватало, так второй ещё и колбу с кровью над головой держали. Сложные случаи с газовой гангреной были. От неё и Ватутин тогда умер – не дал себе ногу отрезать. Микроб этой болезни заражённые ткани очень сильно раздувал. Надевала я тогда три фартука, маску. Брала специальный инструмент, похожий на опасную бритву. Ткани от малейшего прикосновения лезвия разваливались и газ выходил. Лекарств в военное время, конечно, не хватало. Антибиотиков не было совсем. Кололи только стрептоцид и сульфидин. Капали физраствор, глюкозу. Вот этими препаратами и перевязками тогда 75 % солдат в строй возвращали».

Старшие врачи все знания передавали молодым. Обучали этике, чтобы могли с больным поговорить, вели себя правильно.

«Помню случай, когда больные по поводу одного врача ко мне обратились: попросили, поговорить с ней, чтобы она к ним после операций вся в крови не входила. Пригрозили забить костылями и тарелками, – поделилась воспоминаниями военврач. – Солдаты тогда все лежали на взводе, с большими психическими травмами. Постоянно просили морфий вколоть, чтобы заснуть и боли не чувствовать. Приходилось успокаивать и отговаривать – опасное это лекарство».

День за днём длилась работа в госпиталях, Валентина и её коллеги уже и не замечали переездов. Были в Россоши, Дробета-Турну-Северине, Будапеште. Через Югославию переправились в Венгрию.

«Какие там города красивые, да только смрад в них, трупы под ногами разложившиеся, мухи роями, – вспоминала женщина. – Война любую красоту превращает в омерзительное зрелище».

Валентина Набережных встретила известие о победе в венгерском Веспреме. Но легче нисколько не стало. Назад возвращались медленно – латали раны по дороге. Стояли в каждом городе, не уезжали, пока всех не осмотрят и помощь не окажут.

«Болгары и румыны нас очень любили. Помогали кто чем мог, со слезами радости встречали, – отметила военврач. – А вот в Венгрии мы только с охраной по улице ходили. Венгры резали нас, как скот. Ты его лечишь, а он выздоравливает и нож в спину. Скольких тогда наших офицеров они погубили, и не сосчитать. Однажды заключённый венгр бросил в меня металлическую тарелку и чуть не покалечил».

Сложнее всех получалось лечить партизан. Везли их долго и с запущенными ранами. А ещё на всю жизнь запомнила Валентина Николаевна немецкую жестокость. Встретила она после войны одну женщину – всё её лицо было в жутких шрамах. И только по голосу узнала свою напарницу по госпиталю. Разрывная пуля в момент изуродовала её красивое лицо.

«На обратном пути увидела Вену и Будапешт чистыми. Больше на улицах не было того смрада от трупов. Ухоженные домики. Я смотрела и восхищалась. В тот момент архитектура Москвы и Ленинграда будто померкла. Была очень удивлена, насколько быстро тут всё вернулось в норму, – поделилась впечатлениями ветеран. – Символом этой красоты стала для меня женщина, которая сидела на лавочке возле своего дома. Она вязала. На ней были белоснежный передник и чепец. Рядом на мощёной камнем дорожке с клубком играл кот. Такое спокойствие в противовес тому ужасу, что творился на этих улицах так недавно».

Однажды после войны в дверь к Валентине постучал солдат. От неожиданности сердце её замерло. Его звали Евгений Набережных. Они познакомились в госпитале годом ранее. Это была любовь с первого взгляда. Пообещал он тогда военврачу – обязательно найду после Победы!

Родилось в том браке двое детей. Умер Евгений Васильевич в 1955 году. Родственники мужа жили в Курской области, так и попала Валентина Набережных в наши края. Работала в хирургическом отделении в Ястребовке, главврачом в Знаменке и заведующей терапевтическим отделением старооскольской туббольницы. В 72 года ушла на пенсию.

Эта беседа журналиста с Валентиной Набережных состоялась в 2007 году и длилась более четырёх часов. За это время телефон в её квартире не смолкал. Звонили бывшие пациенты, ставшие друзьями, коллеги просили советов, дети интересовались здоровьем, а это значит, авторитет Валентины Набережных был высок, а врачебный опыт ещё долго помогал людям.

Валентины Николаевны не стало в 2012 году в возрасте 90 лет. Старооскольцы знали её как выдающегося доктора, человека с железным характером. Вот только до публикации мало кто догадывался, как она закалилась…