Дети ждали Победу. Ветеран поделился воспоминаниями о периоде оккупации Старого Оскола

Девочкой Раиса Даниловна пережила весь ужас оккупации, а уже в мирное время была награждена медалью «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны».

«До войны Старый Оскол был маленьким городком, – вспоминает Раиса Даниловна. – На улице Ленина располагались одноэтажные домики с палисадниками. Окраина города была там, где теперь закрытое городское кладбище. Летом по берегам тогда ещё полноводной реки Оскол загорали местные жители. А зимой брали напрокат коньки в кузне, размещавшейся на территории мехзавода. В городе заливали огромный каток. Играл духовой оркестр, и дети, и взрослые катались, отдыхали… Детство всегда солнечное, – поборов вздох, произносит женщина, – таким оно было и у меня. До войны».

Мои родители Данил Петрович и Дарья Ильинична Пасёмины воспитывали пять дочек. Отец был отличным бухгалтером. Его ценил весь город. Маме хватало забот по дому. Она неплохо шила, хорошо готовила. Жили мы на улице Ленина в четырёхэтажном доме. Двор был огромный, с постройками. Даже корову держали, пару свиней, кур… 

Известие о войне всколыхнуло старооскольцев. Все собрались у репродуктора – послушать последние новости. Утро 22 июня выдалось таким солнечным! А у людей тревога и смятение на лицах. В этот же день к военкомату начали стекаться повозки, на которых приезжали из окрестных сёл и деревень призывники. Все близлежащие улицы были запружены этими повозками. Мужчины просили быстрее отправить их на фронт. Люди чувствовали огромную ответственность за страну. Моя сестра Клавдия окончила курсы медсестёр. Ей не было и 18-ти, когда она ушла на фронт. Отца тоже забрали на войну. А мы, дети, помогали здесь, в городе, рыть окопы. Какие там силёнки были у одиннадцатилетней девочки?!

Фашистов боялись так, что невозможно передать! И вот в июле 1942-го они дошли и до нашего города. Старый Оскол постоянно бомбили, в основном железнодорожную станцию. Одни самолёты улетают, другие прилетают. Голова кругом! Куда бежать? Где прятаться? Многие ринулись из города прочь. Я, сёстры Мария, Нина и Аня вместе с тётей Марфушей, маминой сестрой, тоже решили уйти. Бомбёжка стояла страшная. Мы забежали в какой‑то пустой дом. Переждали, когда всё стихнет, и снова вышли во двор. И вдруг в небе появился самолёт. Летел он тяжело и низко. Мне кажется, я даже видела лётчика. Это был самый настоящий фашист, потому что он начал обстреливать нас трассирующими пулями. А потом сбросил бомбу. Я носила с собой маленький портфель, чтобы накрывать им голову во время бомбёжек, боялась ранения. После взрыва с портфелем в руке провалилась в какую‑то длинную чёрную трубу, потеряла сознание. Когда очнулась, меня уже вытаскивали сёстры и мама, которая бежала по нашему следу и нас разыскала. Меня ранило в ногу, я потеряла много крови. У тёти Марфуши всё тело было изрешечено осколками, отбиты руки, прострелены коленки. От чемодана и мешка остались нитки. Её портновские ножницы висели на сучке… Тётю похоронили в воронке. Нина тоже была ранена в бедро, но могла передвигаться. В пустующем доме мы просидели дня три, без воды, хлеба, медикаментов.Мама решила пойти в город, узнать обстановку. Её схватили фашисты и бросили в подвал. Кто‑то из местных убил немца, и всех без разбору начали сгонять для расстрела. Уже поставили к стене дома, размещавшегося на месте здания нынешней администрации. Немец вскинул автомат, ругается, кричит: «Капут!» И тут его кто‑то отвлёк, мама успела проскользнуть за ворота, незаметно убежала домой. Как у неё не разорвалось от страха сердце?!

Из заброшенного дома меня везли на тачке. Вокруг – сплошные руины: кирпич, провода, щебень, поваленные столбы… Всё было разрушено. Более-менее уцелела почта. Стоял остов здания геологоразведочного техникума – один из этажей сохранился. Немцы грабили жителей, заходили в дома и забирали лучшее. У нас, например, сразу отобрали мамину швейную машинку «Зингер», отрезы ткани.

Я не ходила, ногу вообще не чувствовала, потом передвигалась с помощью костылей. Мама всё время плакала, глядя на меня. Вскоре через русскую медсестру, работавшую в немецком госпитале, договорилась о «хорошем враче». Разменяла где‑то в деревне на стакан соли десяток яиц и повезла меня на тачке в госпиталь. К нам вышел врач-чех. До сих пор помню его смуглое лицо, пушистые тёмные усы. Увидел меня и побелел, как стена. Потом оказалось, мы были очень похожи с его дочкой. Он взял меня на руки, а я рёвом исхожу. Фашист ведь! На полу на носилках лежали раненые, врач оставил их осмотр и начал операцию. Заморозил рану, прочистил, приложил мазь. Совсем не было больно, но я всё время орала так, что мама не могла успокоить. Для меня, 11-летней девочки, этот добрый чех, который плакал от нахлынувших чувств и воспоминаний о дочери, всё равно оставался захватчиком.

Все семь месяцев оккупации мы четырьмя семьями жили в подвале – под «коптушкой». Готовили во дворе, а в холодное время в коридоре на керогазе, и то, чтобы немцам меньше на глаза попадаться. Они расквартировались в доме. Иногда выльют на лёд гороховый суп, а он так пахнет! Или бросят на землю конфеты, следят за нашей реакцией. Мы с сестрой Аней возьмёмся за руки и молча проходим мимо…

Мама с моей сестрой собирала в поле сахарную свёклу. Мешка нам на неделю хватало. Пекли хлеб из горелого зерна, которое подобрали в полусожжённом эшелоне на железнодорожной станции. Взрослые женщины из наших семей ходили по деревням, чтобы поменять соль или глиняные корчажки-кувшины на муку или картошку. Впрягутся в большие сани и тянут их километрами. Уходили на несколько дней. Зато, если привозили продукты, у нас большой праздник! Картошку варили, из очисток делали котлеты, в которые добавляли рыбий жир. Для нас они были самыми вкусными!

Однажды с сестрой мы забрались через окошко в небольшой подвал здания, в котором сегодня располагаются общежития ГРТ. А там галеты, конфеты, всевозможные сладости! Взяли сколько могли унести, рассовали по карманам, за пазуху. Рассказали о находке маме, а она очень рассердилась: «Сейчас запорю! Вас ведь могли убить немцы!» И мы туда больше не лазили.

Жили при немцах очень трудно. Даже казалось, что и солнца на небе нет, всё время было пасмурно. Прилетит иногда «ястребок» со звёздами, мы кричим: «Ура!», плачем от радости. А над городом листовки летят: «Будем бомбить зажигательными бомбами, прячьтесь». И указывают дату. И прилетали по времени, бомбили. Мы закрывали в подвале все двери, пережидали.

Вообще, люди боялись выходить на улицу. Сбегают на речку за водой и сразу домой. На улице Ленина у здания бывшего магазина «Галантерея» немцы повесили на ветке огромного дерева 16-летнего подростка и прикрепили к груди дощечку с надписью «партизан». Этот труп висел несколько месяцев, наводя ужас на местное население, особенно детей.

Очень часто по улице Ленина немцы гнали пленных советских солдат. Раненые, в крови, кто‑то друг друга поддерживает, не даёт упасть. Немцы охраняли их с собаками и верхом на лошадях. Жители, не боясь быть убитыми, подбегали к пленным, передавали бураки, картошку, сухари. Слёзы, крик… «Мы всё равно победим!» – слышалось из рядов пленных.

А в городе выслуживались перед фашистами предатели. Ещё до войны у нас во дворе во флигеле поселился один «лудильщик» с семьёй. Кто он такой и чем занимался, никто не знал. Когда Старый Оскол оккупировали немцы, он стал им прислуживать. Сдавал местных жителей, расстреливал на кладбище.

Часто этот «бургомистр» приходил к маме: «Пасёмина, детей не прячь, мы всё равно их найдём и заберём в Германию». Мама расстраивалась, не знала, что придумать. Когда нашу старшую сестру Марию угоняли в Германию, кричала в голос. Подростков посадили в товарняк, заколотили двери, чтобы не сбежали. И там стоял крик, и на перроне. Можно было сойти с ума…

Этого предателя всё‑таки нашли после войны в Америке. В клубе мехзавода состоялся показательный суд, потом его приговорили к расстрелу. У людей такая ненависть к нему была, что его хотели разорвать.

Зима 43-го выдалась суровой – морозы до 40 градусов. Немцы стояли в дозоре на улицах, укутанные одеялами, в сапогах, обмотанных луковыми «косами»…

Каким я помню день освобождения Старого Оскола? Шли бои, били «катюши». И вдруг – затишье. На морозе даже шорох на соседней улице слышен. В городе появились лыжники – в белых маскхалатах с капюшонами. Мы даже не знали, кто это: наши или немцы. Когда услышали «Ура!», выбежали из подвала. Лыжники пошли дальше, а через день, 5 февраля, вошли наши войска, боевая техника. Какой это был праздник! Мы хватали солдат и за полы, и рукава, висли на них.

В здании бывшего детского дома на улице Пролетарской разместили раненых. Мы там и полы мыли, и подметали, ухаживали за солдатами, пели им песни, показывали физкультурные номера. Да-да, не удивляйтесь, на мне «мостик» стоял, а по бокам пирамиды. А ещё собирали продукты у населения, потому что кухня не успевала, наши бойцы наступали быстрым маршем. Я даже не помню, чтобы кто‑то из нас оказался не у дел. Очень гордились тем, что помогаем нашим солдатам.

Как только город освободили, нас сразу посадили за парты. А писать было не на чем. Писали между строк в учебниках. Сидели в валенках и платках, надевали перчатки, так как помещение не отапливалось. В субботу нам давали булку с сахаром или пряники. Школа располагалась на улице Демократической. В Доме пионеров открыли всевозможные кружки. Сирот определяли в детский дом. Никто не шатался на улице…

Весной со знакомой женщиной-агрономом мы взяли бидоны и пошли за молоком в Верхне-Чуфичево. Зашли в лес, а там столько трупов! Ногу некуда поставить. Мы разревелись и вернулись… Сейчас я и телевизор не включаю в День Победы, целый день плачу. Вот рассказываю вам, а у самой всё отчётливой картиной перед глазами…

Самым большим счастьем для нашей семьи было возвращение домой родных. Угнанную в Германию Марию освободили в 1944 году, вернулись с фронта отец и Клавдия, отец был тяжело ранен.

После войны где я только не работала. В колхозе молотили цепами зерно, носили в копны снопы, а они были выше нашего роста. Берём на палки по 20–28 штук, как не надрывались? Работали наравне со взрослыми.

В общем, жизнь складывалась сложно, но интересно. С мужем вербовались по комсомольской путёвке на Алтай. Потом трудились в Старом Осколе. Я работала на консервном заводе, в райисполкоме, 24 года статистиком по кадрам в райкоме партии. Воспитала дочь Галину и внуков Елену и Кирилла, дождалась правнучку. Было много и радостей, и горестей. Уже через много лет после войны рентгеновский снимок показал оставшийся в ноге осколок, 78 лет он даёт о себе знать. А память до сих пор хранит все детали той жизни в оккупации и яркие моменты праздника в честь освобождения Старого Оскола.

Татьяна Денисова