Освобождение Старого Оскола от фашистских захватчиков стало частью Воронежско-Касторненской операции

Освобождение Старого Оскола от немецко-фашистских захватчиков стало частью Воронежско-Касторненской операции. Ожесточённые бои проходили за каждую улицу, буквально за каждый дом.

26 января 1943 года части 107-й стрелковой дивизии под командованием полковника Бежко после тяжёлого марша от Острогожска по бездорожью, в сильный мороз и метель начали наступление на Старый Оскол и пригородные слободы. На рубеже от Новокладового до Незнамово оборонялись два полка 26-й немецкой пехотной дивизии, усиленных артиллерией, венгерскими подразделениями и группами жандармов.

1 февраля бой разгорелся в районе канатной фабрики. Навстречу друг другу пытались пробиться подразделения генерала Гольвитцера и 26-й пехотной дивизии вермахта. Стойко защищал позиции батальон капитана Ермакова. Гарнизон фабрики в тот день не пропустил гитлеровцев к Старому Осколу. Участником этих событий стал боец Отдельного учебного батальона 107-й стрелковой дивизии Александр Павлович Лычагин, воспоминания которого хранятся в архиве Старооскольского краеведческого музея.

«…От пота промокло всё: бельё, гимнастёрка, телогрейка и шинель, валенки – они не сушились неделями, месяцами. Тащили на волокушах миномёты, накануне было выдано каждому по 200 патронов к карабину. Уже к утру дошли до места. Заняли оборону в кирпичных зданиях канатной фабрики под Старым Осколом. Траншей и огневых позиций никаких не было.

Сбросили мешки, патроны рассовали по карманам, у стены под окнами на полу разложили гранаты, в пустые котелки набрали снега, стали у окон, что обращены к городу. Я разбил у своего окна все нижние стёкла, т.е. до уровня головы, начал бить у другого, сосед возмутился, мол, дует, а мы потные, холодно.

Светало, наступал день 1 февраля 1943 года. Чувствовали, что для многих он будет очень трудным, а, может быть, и последним. Знали, где-то рядом в этом месте 516-й полк нашей 107-й дивизии то ли не сдержал немцев, то ли почти весь погиб в боях, поэтому в нашем батальоне и появилась крайняя нужда. Так говорили ребята, но солдату не положено много знать. Ещё не совсем развиднелось, а немцы со стороны города пошли в атаку. Позиция нашего батальона была не очень хорошая – обзор ограниченный. Чуть слева – небольшая сосновая рощица из молодых сосен лет 10-12 возрастом, впереди которых был склад с тюками пакли, местами ближе к стене стояли разные битые немецкие машины.

Вначале немцев мы били на выбор, на спор, на снегу их хорошо было видно.

Многие шли пьяные в одних френчах с автоматами, а некоторые парами с ручными пулемётами. Так мы отбили две атаки. Фрицы дважды откатывались, оставляя на снегу своих убитых.

Потом каким-то образом немцы заняли посадки сосны, которые были от нас немного впереди и слева. Ударили разрывными и зажигательными пулями по окнам, по левому флангу здания. Подожгли склад с тюками, дым мешал нам вести прицельный огонь. Отбили мы и эту атаку и с фланга, и с фронта, но как же дорого за неё заплатил наш батальон. Многим бойцам посекло глаза стеклом из окон, особенно в левом крыле здания. Здесь был ранен и мой дружок Александр Помогалов из села Елань-Колено Воронежской области. Он, кажется, там и сейчас живёт: токарь, инвалид. Очередь их автомата попала ему выше коленного сустава, когда за складом, объятым огнём, он стрелял из карабина во вражеского офицера. Второй гитлеровец дал по нему очередь с близкого расстояния. Правда, немца того сразу прикончили. Подхватил я друга за ворот шинели и в несколько секунд заволок в здание. Сгоряча отвесил ему затрещину за то, что выскочил на открытое место, нужно было стрелять лёжа из-за угла. Перевязали его и отнесли в подвал, что был в правой части здания. Туда мы сносили всех раненых.

Как только бой чуть затих, многих моих соседей по окнам забрал командир роты старший лейтенант Созинов и увёл на правый фланг через дорогу – большак, где положение осложнилось. Мне и другим бойцам-курсантам было приказано оставаться на месте, не допустить немцев к зданиям со стороны города. Командир взвода лейтенант Кулаков был уже к этому моменту ранен. По приказу помкомроты младшего политрука Нанзатова я установил у здания миномёт, вытащил его по частям через окно и сделал девять выстрелов по немцам, больше мин не было – только три лотка. Работу Нанзатов похвалил.

Патроны подходили к концу. В наступившем затишье я по всему зданию собирал разное оружие, в том числе и трофейное, но боеприпасов было очень мало. После полудня немцы прекратили нажим на левое крыло здания, появилась возможность перевязать людей и погрызть сухарей – воды не было. Проведал в подвале дружка Помогалова, укрыл его паклей, как мог. Он интересовался – как наши дела, я успокаивал его и других, но дела наши были неважные.

Та часть батальона, что находилась на правом фланге за дорогой вместе со всем командованием, действовала самостоятельно. С нами оставался только младший политрук. Ординарцы комбата и начштаба пытались пересечь опасный участок под шквальным автоматным огнём немцев и наладить связь. Не знаю, смог ли кто из них его пересечь…

Сзади нас по большаку, по которому утром мы пришли, показалась большая колонна пеших людей. Мы начали спорить: наши или немцы? Нанзатов приказал готовить оружие. Оставалось нас мало, по два десятка патронов на каждого. Я начал поиски по убитым бойцам и брошенным вещмешкам, но всё уже собрали раньше.

Со стороны города немцы перешли в атаку при поддержке танков. Появились их самолёты, начали бомбить. Вражеские танки, поливая окна нашего здания из пулемётов, пошли на соединение с колонной. Да, подошедшие из нашего тыла были недобитыми у Касторной или Россоши немцами. У нашей группы не было противотанковых ружей, гранат и бутылок с зажигательной смесью.

Сбились мы вокруг Нанзатова в проходе между воротами и начали загромождать его тачками, досками. Немцы ворвались в здание с торца от дороги, мы отбились гранатами. Когда забаррикадировались с трёх сторон и осмотрелись, то оказалось, что нас с Нанзатовым осталось только двое. Заняли почти круговую оборону, кто-то сзади нас в самом левом конце здания ещё отстреливался. Немцы полезли от дороги с тыловой и лицевой сторон одновременно, но недружно, а цепочкой один за другим.

После того, как мне удалось в щель между воротами и стеной срезать двух фашистов, пробирающихся от дороги с тыловой стороны здания, немцы больше не пытались атаковать. Ворота я кое-как завалил и завязал. Автомат политрука стал бесполезен – патроны кончились.

Оборону мы заняли у небольших окон в помещении конюшни, став на ясли, чтобы стрелять было удобно. Уничтожили несколько пьяных фашистов, которые пробирались по-над стеной справа. Затем немцы прекратили лезть и из-за угла выкатили пушку. Два или три снаряда всадили в левое крыло здания, там был очаг сопротивления и много наших раненых ребят.

Мы все старались поразить прислугу в ноги, целясь под щит орудия. Очередной снаряд угодил под моё окно, блеснул столб огня, всё померкло.

Это было ближе к вечеру, вроде уже начало смеркаться. Очнулся, когда кто-то вёл, но больше волок меня по полю. Сзади ударил крупнокалиберный немецкий пулемёт, провожатый мой упал и меня повалил в снег. Когда пулемёт замолчал, поднял и повёл дальше.

Была ночь, когда мы наткнулись на группу людей. Было нас 12 человек: десять здоровых, в том числе командир нашей миномётной роты Созинов, и двое раненых. Одного тащили, уложив на лыжи, меня вели, поддерживая. Оказалось, что вытащил меня боец из нашего взвода Иван Пичалкин, воспитанник детского дома из Краснодара. Как потом утром мне рассказали, они из той группы, что вела бои за дорогой на правом фланге. Ночью пробрались на участок, где мы с политруком Нанзатовым отбивались.

Откопали меня и вытащили из-под обвалившейся кирпичной стены. Иван и боец Иванов из Горьковской области, которого в его 30 лет мы называли «стариком» – на лыжах он за нами не поспевал. Вот эти-то двое и спасли меня.

Раздробленную левую кисть сунули в рукавицу, подвесили на верёвочке на шее, ушанку подвязали под подбородком. Двигались мы всю ночь по тем местам, где уже были, наступая на Старый Оскол. Где-то в овраге наткнулись на немецкий обоз. Немцы, сидящие на санях, «поливали» вокруг себя из автоматов для острастки, но боялись сами. Наш командир приказал приготовиться к бою, но лично у меня было всего два винтовочных патрона и трофейный тесак с темляком. Боя удалось избежать, а под утро разведка принесла весть, что в деревне стоят наши. Там оказался хозвзвод нашего батальона, повар с кухней. Меня напоили из чайника. Губа, верхняя челюсть и нос были разбиты, кожа на голове рассечена, кисть левой руки разбита осколками. Санинструктор, татарин из Казани, перевязали меня, это было уже утром, хозяйка дома затопила печь. Как снимали шинель и укладывали, не помню – потерял сознание, в себя приходил редко. Очнулся уже в Давыдовке недалеко от Острогожска, куда привезли на полуторке. В госпиталях провалялся около семи месяцев. С тех пор своих боевых друзей из учебного батальона, за исключением Александра Помогалова, не встречал и вестей от них не имел. Остался ли кто из них живым? А так хочется получить весточку…

Александр и другие раненые, что были в подвале, попали к немцам в плен, но через четыре дня наши отбили Старый Оскол и их освободили. Рассказывал, что гитлеровцы хотели их расстрелять, отобрали все тёплое обмундирование – шапки, рукавицы, телогрейки, валенки. Выжил, но сейчас инвалид, хромой.

Может быть, наш батальон с точки зрения высшего командования и не совсем выполнил поставленную задачу, но бойцы-курсанты до конца выполнили свой долг. Что я видел и пережил в тот роковой день, то и написал. Мне повезло. Да, повезло, воевали нас пять братьев – двое не вернулись…»

А. П. Лычагин, 30 ноября 1979 года

Рукопись. СОКМ КП 4687